Красота и ужас Дмитрия Пригова
На открытии ретроспективной выставки Дмитрия Пригова в Третьяковке на Крымском с широким, будто дельта реки Лена названием: «От Ренессанса до концептуализма и далее» давали кофе и маленькие, как прибрежная галька, пирожные.
У Лены 150 рукавов, у Пригова – 134 тыщи стихов. А предел себе он ставил – 136 000.
В экспозиции всего 350 произведений (графика, коллажи, инсталляции, видео перформансы). Организаторы сознательно ставили на визуальный аспект творчества Дмитрия Пригова, а не на образ супер плодовитого литератора. Поместили работы в контекст истории искусства, призывая искать следы творческого присутствия Пригова и в настоящем и в прошлом времени. Но как бы вы не старались, он все равно ускользнет: «Я живу еще в не существующем времени» (Арт Азбука).
Да и сам Пригов, бурный поток, стремительный и неукротимый, сносит мозг и ломает аурой голоса под сидящими стулья. Это ощущаешь не только, когда смотришь видео перформанс, где он изображает скульптора Коненкова, стремительно атакующего модель головы Эйзенштейна. Работа транслируется у входа, задает тон экспозиции. Конечно, кто-то может подумать о тотальной энергии воли, вышедшей из под контроля создателя, ну а мне не хватает энергии Пригова.
Дмитрий Пригов читает в ОГИ тексты из книги "Детские истории" (издание Вадима Захарова из серии Pastors Kinder Bibliothek, Кельн 1994 г.).
Фото из архива Тани Кондаковой (на выставкке не представлено).
Или когда он «поет» пушкинского Онегина будто мантры. Незримая аура его энергии разлита по всему выставочному пространству. Прорывается из его «скважин» сигналит красными флажками коллажа «Стол заседаний», пронзает тебя черным взглядом, коим наделены приговские «химеры». Взглядом завораживающим, приковывающим внимание, но не агрессивным, не тем, которым высасывают до основания или берут за короткое земное счастьице душу. Зооморфные когтистые существа Пригова, каждый из которых в его персональном мифе о «бестиях» связан с конкретной исторической личностью, как ни странно, вызывают симпатию как инсталлированная по соседству фигура динозавра.
Серию «Диназавтры» Пригов придумал для своего внука Джоржика в пандан к стихам. Внук полюбил дизназавров и стихи без присутствия в них последних не воспринимал. И пришлось деду ради общения с внуком, отправиться в доисторические времена. «Мой динозавр самых честных правил…». Что ж, я думаю, повезло Джоржику! Одному моему знакомому мама пела вместо колыбельных блатные. Организаторы не только вывесили графику с динозаврами, но и по приговским эскизам сделали трехмерную модель динозавра.
Для меня образ Пригова при жизни, мимолетных столкновениях с ним на выставках или в литературных кафе типа ОГИ, ассоциировался в первую очередь с образом путешественника. Я наблюдала его в высоких ботинках и с рюкзаком за плечами. «Яйцеголовый. Истеричный (так читает!). В высоких ботинках. Рюкзак за плечами. А в нем:буддизм, «noch einmal» в русской пивнушке, квартира в Лондоне» - нашла я давнюю запись в своем дневнике. Архитипический образ яйца у Пригова как известно и в текстах и в графике присутствует. На выставке представлены масштабные листы из серии «Яйца», выполненные шариковой ручкой. Организаторам пришлось немало потрудиться при работе с этим хрупкими листами, могущими рассыпаться от прикосновений, превратиться в нечто. В образе яйца Пригова больше интересовала оболочка, скорлупа, внутри которой пустота.
На выставке можно обнаружить и объект в виде ботинка. Не высокий армейский, а покрытый золотой краской (намек на клоунскую сущность), ботинок из которого вспучивается волновой пеной – монтажная пена. Кажется что это взорванный воображением мозг.
А в пару к нему нога, одетая в сандалии, обернутая в газету «Правда», нога в кровавых подтеках. Что конечно вызывает много ассоциаций с каноническим образом поэта, образом странника, которому нет места на земле (нет одинаковой пары ботинок), поэта, пожертвовавшего всем ради поиска истины. Впрочем, зная принадлежность Пригова к кругу московских концептуалистов, нельзя не подумать, что и критическая ирония относительно носителей истины, особенно ту, которая преподносила нам советская газета «Правда», в этих объектах заложена.
Больше поиска истины Пригова интересовала работа с такими категориями классической эстетики как «сакральное, "возвышенное", "прекрасное», "ужасное, "безобразное". Понятия для нас может быть совершенно абстрактные. Но вот если попутно погрузиться в «Историю эстетики» К. Гилберта и Г. Куна, то путешествие по выставке Пригова будет удачным. Все пороги будут пройдены, побеждены демоны. И в конце этого путешествия ты точно узнаешь кто твой враг, кто соратник.
И в чем смысл жизни…
